Полицейский следил за ним глазами, поблескивавшими под козырьком фуражки. Брансом старался идти как можно более независимо и спокойно, чувствовал или воображал, что чувствует, как глаза полицейского сверлят его затылок. Брансом шел и думал, не привлекает ли он внимание тем, что переигрывает свое безразличие, как ребенок выдает свой поступок, принимая слишком невинный вид.

Он шел вперед с нервами натянутыми как струна и прекрасно понимал, что раздайся сейчас за его спиной повелительный окрик: "Эй, ты!" и он бросится бежать. Тогда он побежит как сумасшедший по тротуару, через улицу, не обращая внимание на движение, потом побежит куда-нибудь в дальние аллеи, а за его спиной будут греметь чьи-то шаги и раздаваться крики. А он будет бежать, бежать, пока не упадет без сил. И тогда они его получат.

Но окрика, который заставил бы его бежать, не последовало. Дойдя до следующего угла, он не смог удержаться, чтобы не оглянуться назад. Полицейский стоял все на том же месте и все так же смотрел ему вслед. Оказавшись за углом, Брансом остановился, досчитал до десяти и после этого выглянул за угол. Полицейский стоял на том же месте, но теперь его внимание привлекло что-то на другой стороне улицы.